Сергей Телевной - Ветер противоречий [Сборник]
А мужик на верхней полке не может понять ни суверенной демократии, ни национальной идеи. Под жаркой простыней он тайно борется с грибковым зудом и вспоминает антигрибковую рекламу. Зуд не успокаивается. Но мужик удовлетворяется тем, что такие проблемы свойственны не только ему.
Между тем учебный процесс двух Тань — мамы и дочки — продолжается.
— Закругляйся, вверх и в сторону… — теперь у Танечки в руках сочный фломастер. От него буквы жирные и неуклюжие. Результат не устраивает ни маму, ни ее дочку.
Ада хочет вмешаться в процесс обучения, но воздерживается: не стоит делиться педагогическими секретами с мамой Таней. Они ей ни к чему.
Зато в процесс обучения вмешивается чернявая попрыгунья, тоже пятилетняя Оксана. Оказалось, это она обитательница нижней полки. Попрыгунья хочет играть с Таней и сообщает ей сразу, что мама купит ей много книжек.
Ада обстоятельно и с удовольствием отмечает про себя: ребенок хочет, чтобы ему купили книжки, а не игрушки. Ее крошка Лена… тоже любила книжки, любила…
— А где твоя мама, которая купит книжки? — с легкой снисходительностью выспрашивает у девочки Таня старшая.
— Она в тамбуре курит, — на удивление четко и без обиняков сообщает маленькая смуглянка.
«Вмешательства логопеда практически не требуется, — отметила про себя Ада. — Хороший материал».
Ада начала собирать информацию:
— А кто твоя мама? Она где работает?
— Она в тамбуре курит, — еще раз для непонятливых тетенек объяснила попрыгунья.
— Это она с солдатами еще на вокзале гужевала, — как бы между прочим пытается внести ясность в ситуацию с Оксаниной мамой Таня старшая.
Так и не поняв, что такое суверенная демократия, мужик со второго уровня пошел в тамбур якобы покурить.
Прожженная девица с сексуальным пупком стояла в дыму и солдатском окружении. Она посасывала пиво и колыхала грудью в такт вагонным колесам. Дембеля в сизом дыму и с неуставными аксельбантами притирались к ее крутым ягодицам.
Мужик за сорок почувствовал себя неудачником и, отвернувшись к окну, торопливо закурил. За вагонным окном длился погорелый пейзаж. Обугленные трупы телеграфных столбов, умерщвленный кустарник, отступивший в панике перед огнем лес.
Мамаша пятилетней смуглянки неожиданно вспомнила о материнских обязанностях. Вырвала у дембеля пакетик попкорна:
— Пойду ребенка покормлю… — опять же неожиданно повернулась корпусом к мужику, сунула ему бутылку пива. — На, дед, подержи…
Тот взял бутылку пива, но про себя не согласился, что он дед. Какой дед? Он еще ого-го! По выходным, конечно. А так — некогда.
— Мужик, тебя как звать? — обращается к нему неуставной аксельбант.
— Иван Иванович, — представился тот с достоинством.
— Ха, как в анекдоте. А меня Вован, тоже как в анекдоте, — ржет солдат. — Короче, дядь-Вань, — констатировал парнишка с белесыми ресницами и продолжил, — Короче, мы из горячей точки, — панибратски похлопал дядь-Ваню по плечу аксельбант. — Ну, ты не ссы, не обидим.
— Я сюда не поссать вышел, а покурить. Понял, сынок? — мужик набычился, уже готовый жахнуть бутылкой по стриженой дембельской голове.
— Ты меня на «понял» не бери…
Внезапно дверь тамбура распахнулась, и в проеме нарисовалась смуглявая попрыгунья.
— Оксана, иди сюда, пошли кушать, — попыталась изловить девчушку тамбурная мать, держа в одной руке пакет попкорна. Девчушка схватила за штанину Ивана Ивановича и пропищала:
— Я есть не хочу. Ты мне книжку обещал, а не купил.
Иван Иванович, осознав, что компания малышки и ее аппетитной мамаши лучше, чем кодла борзых дембелей, поспешил взять на руки попрыгунью и вернулся в вагон. За ним последовала разбитная мамаша, взяв у Ивана Ивановича недопитую бутылку пива.
— Деда, а ты моим папой будешь? — с некоторой озабоченностью спросила Оксана.
— Дедушка будет нашим спонсором, — не очень трезво гоготнула ее мамаша. — Кстати, меня зовут Лолита. Не путать с Лолитой Набокова, — блеснула молодка познаниями.
«Спонсоры в плацкартных вагонах не ездят», — подумала Ада с квадратными ногтями и изощренным интеллектом, пропуская в узком проходе неказистого Ивана Ивановича с ребенком на руках. Сама между тем внимательным, товароведческим взглядом оценила молодую мамашу с бутылкой. Сложена пропорционально, можно сказать, породистая самка. Но настораживает пристрастие к пиву. Впрочем, сейчас вся молодежь подсела на пиво.
Ада начала наблюдать за девочкой Оксаной, как за «хорошим материалом», хотела изучить ее мамашу получше. Четко осознавая, что «гены пальцем не заткнешь».
Хотя, конечно, если поместить попрыгунью в нормальную среду, из нее толк будет. Она и сейчас активная, смышленая, самостоятельная. К книгам тянется опять же. Вот мужик купил-таки ей какую-то книжицу, оправдывая спонсорские надежды. Тут как раз глухонемой разносчик эротики и интеллекта подсуетился, разложив стопки детских книжек, кроссвордов и взрослых журналов.
— Спасибо, дедушка, — радостно пролепетала попрыгунья Оксана.
— Какой я тебе дедушка, — возмутился тот. — Я дядя Ваня. Иван Иванович, значит…
Тут пластилиновая кудрявая Таня, с радостью отвлекаясь от обучения, спросила Оксану:
— Это что, теперь такой папа у тебя будет?
— Вот так и засватают вас, дяденька, за молодуху, — сказала мама Таня с иронией, за которой скрывалась обида. Мол, всяким шаболдам везет на солидных мужиков.
— Ну, все может быть, — хохотнул и взбодрился Иван Иванович.
Он ощутил себя счастливым трамвайным билетом, за съедение которого намерены соперничать две женщины.
— Не поздно ли? — укоризненно глянула на Ивана Ивановича мама Таня. — Или что, седина в бороду, бес в ребро?
У Ады за околицей чувств вспыхнуло подобие ревности. Только лишь потому, что на мужскую особь претендуют другие женщины. На самом деле этот трухлявый пень Иван Иванович не в ее вкусе. К тому же Ада была уверена, что имя попутчика, усугубленное отчеством, наложило свой отпечаток на интеллект. Если Иванушка — дурачок, то Иван Иванович… Этим дважды все сказано.
— Учиться и любиться никогда не поздно, — после паузы выдал Иван Иванович. Так и сказал: «любиться».
Вернулся глухонемой разносчик интеллекта в виде кроссвордов за стопками журналов и газет.
— Я, пожалуй, возьму и это, — Иван Иванович взвешивающим движением поднял лощеный журнал хулиганской эротики.
Притворно небрежно бросив бессовестное чтиво на свою вторую полку, Иван Иванович неуклюже последовал наверх.
Возможно, потом он снова будет читать в серьезном общественно-политическом журнале про суверенную демократию и национальную идею. Но не сейчас.
Таня младшая уже пыталась раскрасить в своей книжке арбузы и барабаны…
— Ты не вылезай за черточки, — командовала мама Таня. — Дай желтый фломастер.
Но желтый фломастер уже утянула предприимчивая маленькая Оксанка.
— Я не знаю, где он, — ныла Таня.
— Арбуз должен быть красным, — поспешила с советом Оксанка.
Ада с верхней боковой полки наблюдала за двумя девчушками. Обе, заразившись друг от друга, предались постижению грамоты.
Невыразительная мама Таня, отлучившись, очевидно, в туалет, вернулась в удушливых лосинах, врезавшихся во все мыслимые и немыслимые ложбинки ее тела. А легкий трепет груди позволял догадаться, что под блузкой у нее ничего не надето. Да еще и толстый слой косметики преобразил ее. Все это не помешало ей включиться в процесс обучения:
— Девочка, пусть тебе покажет мама, как правильно.
«Сучка», — подумала про нее Ада. Хотя и кажется заботливой мамашей. Ишь как кудахчет над своей козявкой!
Нет, определенно, ее пластилиновую куклу Ада не будет красть. Рыхловатая она какая-то. Да и мамаша ее бдительная, видно. Не отпускает ребенка ни на шаг. Другое дело — забывшая о ребенке Лолита.
То ли случайно, то ли «так задумано» она умостилась полукалачиком на нижней полке. Тут же на краешек сидения присел неуставной дембель.
— Слушай, куда ты буришься, тут и так тесно, — с напускной сердитостью сказала Лолита, однако, чуть подвинувшись.
— Да поместимся! Мы, знаешь, в горячих точках… — пивная отрыжка не дала солдату закончить фразу.
Ада, поглощенная мыслью похитить себе в дочки не пластилиновую Таню, а попрыгунью-смуглянку, все же поймала на себе взгляд Ивана Ивановича. Странно, что его привлекли не вздымающиеся груди Лолиты, не рельефные лосины мамы Тани. Он, старый потаскун, масляно смотрел на Аду.
А вот этого не надо. Она вообще должна быть не заметна. Миссия у нее другая.
Ада отвернулась к окну. Там плыли кинематографические просторы, проистекали серебряные реки и ниспадали к горизонту голубые небеса. Пастораль, однако!
